Итоги четвертого квартала указывают на четкую локализацию кризиса в реальном секторе экономики. Главные пострадавшие — это «звезды» предыдущего экспортно-сырьевого и инвестиционного бумов, прежде всего черная металлургия, химия и машиностроение. Стандартные макроэкономические меры преодоления кризиса могут не сработать.

ВВП России в 2008 году вырос на 5,6% — такова первая оценка Росстата, в дальнейшем она будет корректироваться. Но поскольку этот год вместил в себя очень неоднородные периоды, то, пожалуй, результаты года в целом особого интереса и смысла в себе не несут — кроме очевидного их торможения против 2007 года, когда ВВП вырос аж на 8,1%. Однако сопоставление отчетных данных Росстата по результатам первых трех кварталов прошлого года и цифр по году в целом позволяет реконструировать итоги кризисного четвертого квартала — они и представляют наибольший интерес.

Итак, остановимся на ключевых выводах нашей реконструкции. По сезонно скорректированной оценке, падение ВВП в четвертом квартале по отношению к третьему кварталу составило 1,7% (в годовом исчислении). Тогда как в третьем квартале мы все еще видели рост, хоть и небольшой — примерно те же 1,7%, но только с плюсом. Основную роль в сокращении ВВП в октябре—декабре 2008 года сыграл промышленный спад, который в четвертом квартале, по разным подсчетам, составил как минимум 20–25% (в годовом исчислении). Причем обрабатывающая промышленность грохнулась на 43,7%. Весьма чувствительно сокращение активности на транспорте и в связи (–8,9%), а также в торговле (–4,5%). В плюсе по итогам квартала (+5,8% к третьему кварталу) оказалась добывающая промышленность и, как это ни покажется странным, строительство (те же +5,8%). Хотя не исключено, что в случае строительства это не более чем статистический артефакт, и показатель роста данной отрасли после уточнений уйдет в минус (по поводу подсчета продукции строительства к статистикам не раз возникали вполне обоснованные вопросы).

Пока подтверждается основная особенность и коренное отличие нынешнего кризиса от событий 1998 года — он четко локализован в отдельных секторах, где падение стремительное и катастрофическое. На остальную экономику кризис распространяется хоть и неуклонно, но довольно-таки медленно.

В «эпицентре» же кризиса ситуация крайне тяжелая. «Звезды» предыдущего экспортно-сырьевого и инвестиционного бумов, такие как черная металлургия и химия, откатились куда-то в 1960−е. Вот как выглядит там падение по итогам декабря (все сезонные и календарные поправки сделаны): черная металлургия — падение на 45% (к максимуму мая), машиностроение — на 42% (тоже к маю), химпром — на 34% (к июню), производство стройматериалов — на 25% (к апрелю), лесная и целюллозно-бумажная промышленность — на 20% (к ноябрю 2007 года), уголь — на 16% (к августу), цветная металлургия — на 7,8% (к октябрю 2005 года, с тех пор производство там не росло, упершись в потолок мощностей и спроса), газ — на 7,1% (к августу).

И этим нынешняя ситуация больше напоминает спад 1992–1995 годов, когда тоже упало в первую очередь советское промышленное производство. От него в итоге осталось меньше половины. Надо заметить, что тогда это был не какой-то циклический кризис или результат «шоковой терапии», а следствие структурных изменений. Падение произошло, по подсчетам тогдашнего Минэкономики, только-только еще переставшего быть Госпланом, на 25% за счет ВПК, на 15% — из-за снижения капвложений, на 10% — из-за снижения спроса на промежуточную продукцию и на еще 15% — из-за уменьшения платежеспособного спроса на ненужную продукцию, вытесненную импортом. Уровень жизни, несмотря на этот имеющий мало аналогов в истории производственный спад, в общем-то, не уменьшался против советского, а качественно даже несколько подрос. Хотя реальные доходы населения, если оперировать цифрами Росстата, в 1992–1997 годах составляли примерно лишь половину уровня 1991 года, но это были уже действительно реальные деньги, на которые можно было что-то купить, причем в значительной мере это были импортные товары вполне сносного качества. В итоге уровень товарооборота снизился лишь на 2% и даже на «дне» падения производства в 1996 году оказался всего на 10% ниже последнего «советского» года, хотя от ВВП к тому времени осталось только 55%.

Тогда роль компенсатора сыграли советские топливно-сырьевые ресурсы, которые раньше вбивались в ВПК, и стройки коммунизма вроде БАМа и т. п., а после краха СССР были перенаправлены на экспорт. И заметная часть экспортной выручки все же не выводилась за рубеж, а просачивалась на внутренний рынок.

Сегодня своеобразным компенсатором выступает прежде всего имеющийся запас экспорта, позволяющий, несмотря на снижение экспортных цен, обойтись не таким уж радикальным падением импорта и, следовательно, уровня жизни. Отчасти и накопленные валютные резервы — в той мере, в какой они идут на выплаты нерефинансированного внешнего долга, тем самым снимая эту нагрузку с текущих валютных поступлений. А также накопленный народом запас — уровень товаров длительного пользования, который позволяет переключить сжимающиеся доходы на текущее потребление: новые автомобили, телевизоры и ноутбуки какая-то часть населения несколько лет может не покупать — уже есть. Поэтому на практике кризис большинством населения ощущается не так остро, как в конце 1990−х. Однако с течением времени начальная кредито— и экспортно-зависимая «воронка» вовлекает в процесс спада все новые сферы.

Выход из нынешнего кризиса вряд ли уместно было бы связывать с импортозамещением. Конечно, какое-то импортозамещение возможно. Не будем брать виски, купим водку и т. п. (Хотя и тут найдется немало апологетов шотландского зелья, опровергающих этот тезис.) Но к восстановлению все это не имеет отношения. Ведь «очаг поражения» сегодня не в том, что на спрос адекватно откликается не отечественный, а зарубежный производитель, а в том, что поражен сам конечный спрос — экспортный и инвестиционный. Для оживления производственных инвестиций, кстати, нужно сейчас недоступное — укрепляющийся рубль, делающий дешевым зарубежный кредит и доступным импортное оборудование.

Также не вполне очевидна эффективность применения для лечения нынешней депрессии таких лекарств, как налоговые послабления и бюджетные денежные накачки. Заместить частные капиталовложения инфраструктурными государственными, конечно, можно. И они, безусловно, нужны. Однако четких эмпирических доказательств, что такие капвложения дают мультипликативный эффект, на сегодня нет. Что же касается налоговых стимулов, то есть опасность, что при общем налоговом снижении в наших условиях, когда, по сути, единственной отечественной отраслью, работающей на потребительский спрос, является пищевая, и так не испытывающая спада, они могут привести главным образом к ускорению расходования Резервного фонда и дополнительному спросу на импорт. Поэтому важна четкая избирательность в видах снижаемых налогов, если мы хотим, чтобы эти стимулы через рост инвестиций дошли до «лежащего» ныне машиностроения и его смежников.

И, возможно, не на макроэкономических рычагах сейчас следует делать акцент. А на селективной поддержке людей в ставших депрессивными регионах, создании там инфраструктуры для развития замещающих производств, возможно, даже на создании условий для перемещения населения в другие регионы и его переобучения. Вероятно, надо, опираясь на успешный опыт правительств других стран, не пытаться вливанием денег реанимировать ставшие ненужными производства, а сразу создавать новые, выбрав для этого конкретный и узкий круг отраслей и районов.

www.expert.ru