 Внешний долг $158 млрд, инфляция 30% в месяц, почти нулевые валютные резервы и толпы обманутых вкладчиков — с таким багажом Россия встретила кризис 10-летней давности. Кажется, что августовский дефолт должен был на долгие годы лишить экономику перспектив. Но после испытанного шока она пошла на поправку удивительно быстро.
С чего начался кризис? Основу фондового рынка тогда составляли государственные краткосрочные облигации (ГКО). Ими торговали все — частные и государственные банки, иностранные спекулянты. Многие работали по такой незамысловатой схеме: занимали за границей доллары, переводили в рубли, покупали ГКО, а спустя несколько месяцев, предъявив их к погашению или продав, переводили средства обратно в доллары. Доходность таких операций доходила до 50% годовых. Пирамида ГКО становилась все выше и неустойчивей: чтобы рассчитаться по старым облигациям, правительство выпускало новые, под более высокий процент. Бесконечно это продолжаться не могло. С ростом ставок доверие к ГКО уменьшалось, занимать становилось все труднее. 17 августа 1998 г. правительство отказалось платить держателям ГКО. Национальная валюта лишилась доверия, все ринулись снимать вклады и покупать доллары. За считаные месяцы рубль обесценился в 3,5 раза. В конце 1998 г. инфляция доходила до 30% в месяц. Платежи не проходили, банки не работали, финансовой системе грозил паралич. ЛЕЧЕНИЕ С ЗАМОРОЗКОЙ В сентябре 1998 г. премьер-министром стал востоковед по образованию Евгений Примаков, до этого возглавлявший Министерство иностранных дел, а еще раньше — Службу внешней разведки. Именно ему президент Ельцин после долгих колебаний доверил расхлебывать последствия кризиса. Первым вице-премьером стал коммунист Юрий Маслюков, бывший председатель Госплана СССР. «Первым делом мы приняли решение заморозить тарифы монополий — МПС, “Газпрома”, энергетиков и нефтяников. Это помогло стабилизировать экономику», — вспоминает сотрудник аппарата Маслюкова. Была создана антикризисная комиссия, чтобы быстро и в срок проводить бюджетные платежи, гасить долги по зарплате. Крупным, социально важным предприятиям (например, АвтоВАЗу) правительство позволило реструктурировать налоговые долги. Возникали и форс-мажоры — например, замерзающая Камчатка. Туда надо было завезти топливо, при том, что денег на это в бюджете не было. Приходилось выстраивать многоэтажные схемы взаимозачетов с участием региональных бюджетов, нефтяников, транспортных компаний. Экономист Сергей Глазьев ставит в заслугу правительству Примакова то, что вопреки рекомендациям МВФ оно сохранило низкие процентные ставки. Несмотря на двузначные цифры месячной инфляции, ставка рефинансирования составляла всего 12% годовых. «Это позволяло деньгам крутиться — в отличие от того, что происходит сейчас, когда средства, выделенные ВЭБу на поддержку экономики, не доходят до реального сектора», — говорит Глазьев. Одновременно правительство Примакова плавно увеличивало денежную массу: печатало новые деньги по мере увеличения спроса в экономике, тем самым кредитуя реальный сектор. А самое главное — удалось реструктурировать внешний долг, который на 1 января 1999 г. составлял 80% российского ВВП (за 1999 г.). Ведь стране грозил дефолт не только по внутреннему долгу, но и, что гораздо хуже, по внешнему. 27 руб. стоил доллар к концу 1999 г. В начале года — 22 руб., летом 1998-го — 6,2 руб.
68 лет было Евгению Примакову, когда его назначили премьер-министром
1,2 млн обманутых вкладчиков осталось у обанкротившегося банка «СБС-Агро»
50% рынка соков заняла в 1999 г. компания «Вимм-Билль-Данн» за счет вытеснения импорта
$650 за 1 м2 стоило московское жилье осенью 1998 г. Цены в регионах были в 2-3 раза ниже
$12 за баррель стоила нефть в начале 1999 г. В таких условиях «Сахалин-1» и другие СРП были выгодны Золотовалютные резервы России не превышали нескольких миллиардов долларов. Бюджет 1999 г. составил всего $20 млрд — в 12 раз меньше, чем сейчас. «Бюджет всей страны был меньше бюджета города Нью-Йорка», — говорит Борис Немцов, докризисный зампред правительства. Абсолютно «советский» Примаков вынужденно стал одним из самых рыночных премьер-министров, потому что просто не имел возможности вкладывать значительные средства в поддержку какой-то отрасли или компании. «Он просто ничего не делал, и в этом его главная заслуга, — считает Немцов. — Из-за того что Примаков не делал резких движений в экономике, российская промышленность в 1999 г. выросла на 20%». Сегодня государство пытается помочь экономике кредитами и защитными мерами — например, повышением пошлин на импортные автомобили. Десять лет назад это было неактуально. ПРАВИЛЬНЫМ КУРСОМ Производству помогло прежде всего падение курса рубля. Возросла рентабельность экспорта и одновременно облегчилось замещение импорта. Как раз в 1999 г. бизнесмен Андрей Коркунов переключился с импорта итальянских конфет Ferrero и Witor's на собственное производство в Подмосковье и создал торговую марку своего имени. Китайская и турецкая одежда на вещевых рынках подорожала: оптовики покупали ее за валюту. А отечественные производители выиграли. «Мы тогда увеличили производство на 50%, — вспоминает президент компании “Глория Джинс” Владимир Мельников. — Правда, тогда рабочие в России получали $30-100 в месяц, а не $300-1000, как теперь. Сейчас дешевле китайцев уже не сошьешь». Совершила резкий скачок и компания «Вимм-Билль-Данн», потеснив на полках иностранные соки и пармалатовское молоко. В 1999 г. производство водки в России выросло на 50%. Все потому, что с прилавков пропали популярные импортные бренды Rasputin, Kremlyovskaya и «Белый орел». Отечественная водка после кризиса стоила 30 руб. за бутылку, а импортная из-за неконкурентоспособности просто исчезла. Левая водка тогда повела себя на первый взгляд непредсказуемо: почти мгновенно подорожала в 1,5 раза — до 15 руб. Дело в том, что откаты нелегальные производители традиционно платили в долларах. Коррупция вообще усилилась в те годы. «Серая растаможка 20-тонной фуры с курятиной в начале 1999 г. стоила $500, а в конце — уже около $2000», — вспоминает Альберт Давлеев из Совета США по экспорту домашней птицы. Другого выхода у импортеров просто не было: официальная пошлина $600 за 1 т, то есть $12 000 за фуру, делала бизнес невыгодным. В итоге задекларированный импорт «ножек Буша» в 1999 г. составил всего 200 000 т. Остальные 700 000 т американской курятины приехали окольными путями — через Прибалтику, Грузию, офшоры на Британских Виргинских островах. России тогда повезло с мировой конъюнктурой. В начале 1999 г. нефть стоила $12 за баррель. Это было на грани рентабельности. Нефтяные компании экономили буквально на всем, сбрасывали социалку со своих балансов. Но уже к концу года нефть стоила $27 за баррель. Нефтяники постарались использовать предоставившиеся возможности. ЛУКОЙЛ в 1999 г. приобрел нефтеперерабатывающие заводы в Болгарии и на Украине, ТНК поглотила активы «Сиданко». Отказываться от таких доходных и динамично развивающихся активов государству уже не хотелось: на смену планам приватизировать «Роснефть» пришла идея создания государственной нефтяной компании на базе «Роснефти», «Славнефти» и ОНАКО. Дела пошли так хорошо, что отрасль решили дополнительно нагрузить — повысить с 2000 г. экспортные пошлины с €3 до €15 за 1 т. Что, в свою очередь, позволило безболезненно снизить подоходный налог до 13% и начать борьбу с зарплатами в конвертах. Металлурги 10 лет назад тоже росли благодаря загранице. «Экспорт давал нам cash. Квадратная заготовка тогда стоила около $100 за тонну (втрое ниже, чем сейчас. — ), а на внутреннем рынке все работали по взаимозачетам», — вспоминает экс-гендиректор Нижнетагильского меткомбината (НТМК) Сергей Носов. За уголь расплачивались металлом, угольщики потом сами его экспортировали. Налоги в дорожный фонд можно было платить дорожными ограждениями из металла. «В 1999 г. мы на НТМК погасили восьмимесячную задолженность по зарплате. А до этого были моменты, когда зарплату приходилось платить полученными по бартеру товарами — резиновыми сапогами, трехлитровыми банками с огурцами». Прошлый кризис заставил всех металлургов экономить: снижать потребление электричества, газа, повышать производительность труда. Эти навыки пригодятся и сейчас.
|
