В комментариях для «СС» участники команды разработчиков Плана проясняют статус документа, и что именно он добавляет к нефтехимическим реалиям. Сформулированные ожидания. В самом словосочетании «План-2030» заложены амбициозность и уверенность такой степени, что их принципиальную соотнесенность с нестабильной российской действительностью сразу хочется проверить. «Дело в том, что в Европе и США роль плановых центров уже последние лет 40 берут на себя корпорации. К тому же задача переконфигурации отрасли там остро не стоит, – говорит Александр Килячков, заместитель директора Департамента переработки нефти и газа Минэнерго. – Бурно же растущие нефтехимические экономики, такие как Китай и Ближний Восток, не стесняются прибегать к мобилизующим документам». Кроме того, в Европе функции отраслевого консультанта и частично нормативного регулятора совмещает Европейский химический совет (Cefic) или, точнее, ассоциации, входящие в него, напоминает Ксения Каретина, начальник управления стратегических исследований департамента стратегического развития СИБУРа. «В последнее время управление экономикой в России тяготеет к ручному, режиму, так что плановые рамочные стратегии чувствуют себя здесь органично. Нынешний план – это сформулированные ожидания по развитию отрасли», – заключает Богдан Плахотников, начальник управления мониторинга и анализа департамента административной поддержки бизнеса СИБУРа. Как отраслевое министерство, Минэнерго совместно с крупнейшими компаниями, в первую очередь СИБУРом, формализовало эти ожидания для правительства России и теперь ждет реакции по первому наброску долгосрочных отраслевых контуров. Свежесть и новизна В чем новизна Плана по сравнению с прежней нефтехимической Стратегией до 2015 года? Прежде всего, на порядок расширен его горизонт. «В Плане обсуждаются проекты, старт которых намечен на середину и конец десятилетия, например, Запсиб-2 в Тобольске или развитие газохимии в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Согласно отраслевой практике, окупаемость таких проектов превышает 10-12 лет с момента начала инвестиционного цикла или 5-7 лет с момента запуска проекта, соответственно, эффект должен быть оценен и заметен на горизонте планирования», – комментирует Ксения Каретина. В отличие от «Стратегии-2015», в основу Плана легло несценарное прогнозирование с другим набором расчетов и конкретных предложений, уточняет Александр Килячков. Многообразие возможных сценариев, скорее всего, сделали бы План более фундаментальным, но менее понятным для непосредственного адресата – правительства. «Мы предпочли быть более понятными и однозначными, не путая руководство страны богатством альтернатив, но, стремясь по максимуму учесть риски генерального сценария», – отметил Александр Килячков. Среди рисков – переизбыток нефтехимического сырья для переработки, недофинансирование инвестпроектов и одновременно потенциальная конкуренция между ними. План предполагает, что потребление полимерной продукции на душу населения к 2030 году вырастет с 19,5 до 60 кг, каучуков – с 3,1 до 3,5 кг. Доля перерабатываемого нефтехимией углеводородного сырья увеличится с 35% до 55%, нафты с 22% до 33%. А в целом рост потребления нефтехимического сырья будет четырехкратным. Творить «нефтехимическое чудо» предлагается с помощью испытанных в других странах и давно обсуждаемых в России способов: снижения процентной ставки кредита под гарантированную организацию производства, принятия экономически эффективных технических регламентов и стимулирования потребления продукции отрасли. Административную поддержку реализации этих мер предполагается оказать через долгожданное создание специальной комиссии при пра«одного окна» по поддержке развития отрасли. Государственный пазл Курс на модернизацию и расширение нефтехимических производств очевиден, однако «национальные интересы» складываются из интересов компаний – производителей, переработчиков, конечных потребителей продукции. И на этом уровне прозрачность Плананесколько снижается. В частности, сточки зрения оптимального тюнинга инвестиционного потенциала правительство заинтересовано в гармоничном пазле инвестпроектов, которые могут жестко конкурировать и за сырье, и за рынки сбыта. Тем более что новые производственные мощности российских компаний будут вводиться в период с 2016 по 2019 гг., в том числе 4-5 «миллионников» по пиролизу, что может вызвать острую конкуренцию за рынки между производителями. Формат подготовки Плана предполагает шаги к тому, чтобы «понятийно договориться» об этих вопросах, указывает Богдан Плахотников, однакоболее глубокая проработка этих договоренностей будет произведена в ходе второго этапа Плана, работа над которым продлится до 4-го квартала 2011 года. Кластерное будущее В первой редакции Плана намечен один из ключевых способов снятия противоречий между компаниями - обустройство шести основных кластеров: Западно-Сибирского, Восточно-Сибирского, Поволжского, Каспийского, Северо-Западного и Дальневосточного. Пожалуй, это наиболее любопытная, новая и креативная часть для широкой профессиональной аудитории. Раскрытие этой идеи займет центральную часть второго этапа Плана. «Кластерный подход в нефтехимии доказывает свою эффективность новейшей практикой, прежде всего, США и Европы, а также Индии, Ирана и других стран», – говорит Ксения Каретина. В основе каждого из 6 кластеров Плана лежат крупные по строенные или будущие пиролизные мощности, вокруг которых создаются производства пластиков, каучуков и базовой продукции органического синтеза, а также мощности по переработке крупнотоннажной химии в конечные изделия. Таким образом, образуются географически определенные комплексы производств. Авторы Плана констатируют, что в случае реализации всех нефтегазохимических проектов по всем кластерам будет получен серьезный кумулятивный эффект: производство базовых мономеров увеличится более чем в 4 раза – до 17 млн тонн в год, ежегодный вклад в ВВП составит около 650 млрд руб., будет создано около 30 тысяч новых рабочих мест, экономики регионов получат существенный импульс в развитии их производственного потенциала. Корпоративное издание Сибур сегодня |
